Была в четверг в Эрмитаже - вместо отмененной пары, по наитию. Бродила по античным залам.
Днем там тихо и сумрачно, колонны упираются в высокие своды, за ними не видно людей, и сразу не различишь, кто вынырнет из тени - задумчивый, отрешенный турист или беломраморная статуя. Выглянешь из окна - там поддерживают крышу атланты, или рвутся в небо замершие на крыше скульптуры.
Время там течет по-другому, замедляется. Тщательно взвешивает каждую секунду на потемневших весах эпохи Октавиана Августа. Настороженно замирает, всматривается, чего-то ждет.

Мрамор со временем становится темнее, проступают мелкие крапинки, незначительные изъяны. Изящные ножки Афродиты покрыты мурашками от легкого сквозняка и царапинками от колючих веток. Колени слегка присогнуты, пальцы напряжены, лоб чуть нахмурен. Идеальная форма, доведенная до совершенства достоверность, и чем она старше - тем более человечнее, реалистичнее становится.
Я смотрела на нее близко-близко и боялась коснуться - вдруг обернется, вздохнет, одарит насмешливо-доверительным взглядом. Почти живая, совсем живая, такая живая. Прекраснее живой.
Пигмалион не был безумцем, им его сделала она - своим доводящим до отчаяния совершенством (не то что соответствовать, дотронуться невозможно), каменным, мраморным равнодушием и холодом.

Пустоглазое-мраморное все там же, все так же пугает и завораживает. Совершенные черты, темные пустые глазницы. Затягивающая пустота, звенящая в ушах тишина, как будто сгущающаяся вокруг нее.
"Не глядите в замочные скважины глаз..."
Когда-то ее глаза были инструктированы драгоценными камнями - теперь они черны и трагичны, как будто она видела все, что случилось с ее страной, ее народом, и выплакала глаза в невыразимом горе. Когда не осталось слез, спустилась тишина - темная и страшная, как само время.

На верхних, европейских этажах полно туристов - итальянские, английские, корейские группы - ощущение музея стирается, на него накладывается образ оживленной площади, гул голосов и смеха.
Как будто на разных этажах идут два разных дня, два разных витка времени.
Так странно.

***

Мне одиноко в небе без тебя...
И облака вздыхают, теребя
Край горизонта перышком лебяжьим...
А ты бесцельно бродишь в Эрмитаже
Среди холстов, портьер, скульптур, картин,
Старинных ваз, свисающих гардин,
Лепнины потолочной, стройных стен,
Диан, не преклоняющих колен
Перед мужчиной. Смотришь, не дыша,
На серебристый свет карандаша
Буше или Гольбейна. А паркет
Хранит твой шаг, как сохраняет след
Прозрачность неба, где сегодня нет
Тебя. И кажется, меж строк,
Я таю в небе. Пуст и одинок...